Киса моя преподавала мне урок снобизма и интеллигентности. Не, взгляд у неё и вообще рожа, как у какой-нибудь 102-летней жительницы Санкт-Петербурга по фамилии Нарышкина или ливерпульского бармена Оскара Джорджа Генри Уайльда IV-ого. Жарил кету и отрезал кисе кусочек - вдруг-таки съест. Положил ей его в тарелку, провожаемый взглядом одного её полуоткрытого глаза. Чувствовал себя восьмиклассником, который начал судорожно упражняться с мячиком, увидев проходящую школьную красавицу. Позвал кису к миске. Та с недоверием посмотрела на меня - мол, что, ты хочешь сказать, что там есть ещё что-то, кроме этой несчастной рыбы, которую я видела сейчас, а унюхала ещё два часа назад и видела в большом рыбьем гробу в белых тапочках? Ну ладно, проверю. Кроме рыбы не было ничего. Киса смотрела на меня не как на идиота, а как на что-то чуждое ноосфере в принципе. Её взгляд как бы риторически спрашивал "А что дальше, хозяин? Мыши? Мороженная килька балтийская не потрошёная? Или, может быть, вискас? Водка "Русская"? Боярышник в фунфуриках?". И нехотя отвернулась, послав мне прощальный взгляд типа "Ладно, иди уже". И я пошёл. И подумал, что за 40 лет вот это вот "Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам" докатилось и до кошек. Может быть, конечно, в троцкистском варианте, то есть в одной отдельно взятой квартире. А вот ночью пришла и говорит: "Дай, чё ешь." Я ей: "Киса, ты не будешь, это та же рыба, только жареная, с эстрагоном, и майораном". - Дай. Я: - Вот только попробуй не съесть, а на полу раскрошить. - Что-ты, что-ты, хозяин, разве было такое когда-нибудь? Ест. Через минуту: "Это что? Дай тоже." Я: - Киса, это рис с чесноком и луком к рыбе, - Давай. - С маринадом. - Давай. Ест. - А это? - Киса, это лечо. Попробуй, тебе очень понравится. Сам делал. - Ну ладно, не буду. Та-а-а-к. Это что? Хреновуха. Нет. Оба на - пепельница! Чинарики... Один, два... Вот ещё один... Уже интересно. Ух ты, пакетик от чая! Живём! Хочу! - Дай сюда! - Да не очень-то и хотелось, Всё, спать я пошла.